Святослав Рыбас, классик донецкой литературы, историк и общественный деятель о подлинных героях былых времен… Обилие уникальной информации!
Не мной сказано: «Истории нет, есть биографии». Эта мысль американского философа Ральфа Эмерсона созвучна моим представлениям, поэтому, говоря о недавней истории Донецка, еще упомяну о близких мне людях.
В наградных списках Кирасирского Ее императорского Величества полка, который участвовал в Бородинском сражении, говорится: «Вахмистр Игнатий Рыбас, будучи все время под неприятельскими выстрелами и во время атаки врубившись в неприятеля, положил на месте двух и, несмотря на нанесенные ему тяжелые раны, не переставал храбро отличаться, поощряя в эскадроне и прочих нижних чинов».
В «Бородинской панораме» Франца Рубо есть композиция «Бой во ржи», где изображен русский кирасир, окруженный саксонскими кирасирами. Над ним занесены палаши, лицо залито кровью, но он бьется, хотя смерть уже рядом с ним.
В книге «Бородинская панорама» (М., 1985 г.) приведен этот отрывок из наградного списка на Игнатия Рыбаса и сказано, что именно его подвиг служил образцом для художника.
Другой близкий мне человек – профессор Донецкого политехнического института Николай Антонович Киклевич, мой дядя, муж моей тетки Надежды Михайловны. В раннем детстве он остался без родителей. Воспитывался в Одесском сиротском доме, потом стал рабочим в Донбассе и учился по вечерам в Сталинском индустриальном институте. Он стал горным инженером-механиком, был очень образованным и многокультурным.
Например, когда сразу после войны в Макеевке пианист Святослав Рихтер давал концерт, Николай Антонович пешком ходил на этот концерт километров 12.
После освобождения Донбасса Николай Антонович работал старшим инженером отдела главного механика комбината «Сталинуголь», затем в 1944–1946 годах по приглашению главного инженера Рутченковского машиностроительного завода Алексея Лаврентьевича Симонова работал начальником, техноруком цеха. Цех ремонтировал электродвигатели для восстанавливаемых шахт. Работа была особо ответственной. Шахты восстанавливали по жестким графикам, превышающим разумные пределы.
Николай Антонович сутками не бывал дома, ночуя в цехе или на шахтах. Он почти не пил, но раз или два в месяц приезжал домой, едва держась на ногах. Это означало, что они с бригадой рабочих смонтировали очередной электродвигатель водоотлива, и насосы стали откачивать воду из затопленной шахты. Главный инженер присылал ударникам виллис с водкой и закуской, иногда приезжал сам. Николай Антонович не мог отказываться от участия в этих своеобразных торжествах. Его наградили медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Это была очень высокая награда, он гордился ею.
Кстати, еще о наградах того времени. В бумагах Николая Антоновича сохранился листок-свидетельство, что его как ударника в день 16-й годовщины Октябрьской революции (это 1931 год) премировали научной экскурсией и технической литературой. Знания – вот что было лучшей наградой.
Еще награждали Николая Антоновича отрезами ткани на костюм, о чем есть записки в графе «Поощрения» в его трудовой книжке. От этих отрезов он отказывался, но решением профкома их вручали почти насильно.
При этом его семья, как и все, жила очень голодно. В школе, как помнит его сын, мой двоюродный брат Юра, давали утром ложку винегрета, ломтик хлеба с кусочком сахара и чай. Однажды завтрак почему-то не дали, и два мальчика упали в голодный обморок.
Вообще, спасались дарами небольшого огорода, который у Николая Антоновича был одним из лучших в Рутченково. Сажали картошку, лук, свеклу, морковь. Весной в воскресенье выходили все: жгли прошлогоднюю ботву, вскапывали землю, сажали.
Однажды Николая Антоновича включили в одну инженерную комиссию, которая должна была подтвердить или опровергнуть факт «подрыва могущества страны». Дело было так. В обком партии поступило письмо от авторов разработки нового электродвигателя, которые писали, что директор Первомайского электромеханического завода Кравцов принял к производству не их двигатель, а другой, чем нанес большой вред государству. Провели ряд сравнительных испытаний. Они не дали однозначного результата. Кравцов висел на волоске, ему грозило исключение из партии и суд. Тогда один из работников обкома предложил подобрать нескольких специалистов, профессионалов, абсолютно принципиальных людей. Николай Антонович попал в их число. Начались стендовые испытания, на стенде непрерывно днем и ночью должны были присутствовать члены комиссии. Так прошел месяц. Результаты испытаний все поставили на свои места: кравцовский двигатель показал себя значительно лучше, и Кравцов был спасен.
В 1948 году Николай Антонович защитил кандидатскую диссертацию, в 1963-м – докторскую.
Студенты его любили. Он возвышался своим спокойствием, интеллектом, беспристрастностью.
На экзаменах разрешал пользоваться учебниками, справочниками и другой литературой, считая, что, если студент способен за час разобраться в вопросе, он достоин высокой оценки.
Николай Антонович, обучая студентов, говорил: «Если сомневаешься хотя бы на один процент в экспериментальных данных, не задумываясь, выбрасывай их в урну, как бы ни была красива закономерность, построенная на их основе».
Если коротко определять его кредо, то это укладывается в одно слово – «честность».
Достигнув, в основном благодаря своей воле, высокого интеллектуального уровня, Николай Антонович начал, если так можно сказать, тяготиться своим багажом и стал щедро раздавать его. Началось с музыкальных передач в обеденный перерыв в ДонУГИ. Николай Антонович приносил из дома из своей большой коллекции грампластинок одну-две и запускал их по институтской радиосети, предваряя небольшим очерком о композиторе. Затем он проводил лекции и концерты в студенческих общежитиях Донецкого политехнического института.
Он любил Бетховена, романсы Алябьева и Гурилева, концертный репертуар Шаляпина, Гмыри, Обуховой, Давыдовой, капеллу «Думка». Любил стихи Николая Заболоцкого.
Только болея за донецкий «Шахтер» («Стахановец»), Николай Антонович позволял себе вскакивать и кричать на стадионе. Но и к футболу он относился серьезно: прочитал книгу футбольного тренера-интеллектуала Б. Аркадьева. Если кто-то забивал гол с пенальти, он вспоминал, что «в Одессе мы всегда били пенальти в сторону от ворот», то есть умышленно не хотели забивать не с игры. После игры он так возбуждался, что плохо спал ночью.
Его сын, Юрий Николаевич Киклевич, тоже был известным в городе человеком. Окончив ДПИ, он стал конструктором, его имя значилось под десятым номером в списке изобретателей комбайна для крутопадающих пластов, представленных на Ленинскую премию. Но премию дали только восьмерым. Публичную славу брат приобрел как научный руководитель экспедиции подводных исследований самодеятельного (!) клуба «Ихтиандр».
Клуб провел первую в СССР подводную экспедицию, вызвал бурю репортажей в прессе и тяжелую ревность Министерства обороны.
Брат придал клубной работе высокий научно-методический, системный характер.
С одной стороны, это было просто увлечение подводным плаванием и как увлечение не вызывало ни у кого возражения. Но, как только самодеятельный клуб энтузиастов стал претендовать на лидерство, у властей возник вопрос: а кто они такие? Почему занимаются не своим делом?
Этот конфликт можно назвать типичным советским конфликтом: образованная часть общества стремилась к свободному развитию, а устоявшаяся политическая и экономическая система не принимала никаких отклонений.
Пропускаем историю перехода от самодеятельного клуба к исследовательскому объединению. Из дальнейшего повествования это будет понятно.
Вот что пишет Юрий Николаевич:
«Понятно, что использование энергетических, минеральных и биологических ресурсов морей и океанов, эксплуатация подводных технических устройств, аварийно-спасательные работы невозможны без пребывания человека на глубинах континентального шельфа. Выполнение сложного комплекса подводных работ требует непосредственного контакта человека с водной средой, его энергичной физической и напряженной умственной деятельности в неблагоприятных для организма условиях. Середина двадцатого века выявила несостоятельность классической технологии выполнения подводных работ водолазным методом с поверхности моря. Эффективность таких спусков при увеличении их глубины резко снижается за счет того, что длительность периода декомпрессии становится значительно больше времени работы на грунте. Новая экономически выгодная технология подводных работ состоит в том, что они выполняются после предварительного насыщения организма гипербарической газовой средой, основную часть которой составляют инертные газы (азот, гелий). Это позволяет проводить декомпрессию, сроки которой уже не будут зависеть от экспозиции, однократно после полного цикла подводных работ длительностью до десятков суток. Именно такая технология в палубном варианте использовалась при работах на «Курске» (журналисты так и не объяснили сущность этой технологии, бесконечно эксплуатируя и смакуя страдания жен и матерей). Однако при этом организм человека длительно подвергается неблагоприятному влиянию компонентов повышенного давления газовой и водной сред, и это определяет первоочередность решения физиологических проблем гипербарии. Водолазы, выполняющие подводные работы методом «насыщенных» погружений, получили определение «акванавт».
После серии экспериментальных исследований на животных и человеке, показавших принципиальную возможность реализации «насыщенных» погружений, технологические детали которых не раскрывались, в первой лидирующей пятерке стран, развивающих этот метод, были США, Франция, Великобритания и СССР. В Украине и СССР первой организацией, которая смогла оценить и реализовать идею новой подводной технологии, стал Донецкий любительский клуб «Ихтиандр» (рук. – А. Хаес), ставший впоследствии Общественной лабораторией подводных исследований «Ихтиандр». Он объединил на общественных началах специалистов и ряд предприятий Донецкого научно-промышленного региона. Комплексная программа «Ихтиандр» системно охватывала медико-физиологические задачи (отбор, оперативная и углубленная оценка состояния организма, исследование реакций на подводную среду и решение целевых лечебно-профилактических задач – декомпрессия и др.), технические задачи (создание подводных сооружений, индивидуального снаряжения, коммуникаций и средств управления системами), технологические задачи (технологии жизнеобеспечения в экстремальных условиях, поддержание параметров гипербарической среды, коррекции состояния организма и поддержания работоспособности), задачи организации и безопасности надводно-подводных работ.
Целью первого эксперимента «Ихтиандр-66» было установить возможность реализации длительного насыщенного погружения в натурных морских условиях – создать и погрузить на глубину 11 метров обитаемое гипербарическое устройство (подводная лаборатория) с системами жизнеобеспечения под повышенным давлением воздуха, исследовать изменения основных функциональных систем организма человека, обеспечить техническую и медицинскую безопасность акванавтов. Работы проведены в июле-августе 1966 года в районе полуострова Тарханкут (Крым). В состав акванавтов были отобраны Александр Хаес (врач), Дмитрий Галактионов (инженер, москвич), Юрий Советов (шахтер, водолаз). 23 августа 1966 года в 18:05 А. Хаес, а через сутки Д. Галактионов погрузились в подводную лабораторию. Через трое суток пребывания под водой А. Хаес успешно прошел декомпрессию, и его место занял Ю. Советов. Однако из-за резкого усиления волнения моря до 9 баллов вечером 27 августа 1966-го была проведена срочная декомпрессия и эвакуация акванавтов.
Это было первое погружение подводного дома в СССР, отраженное в мировой литературе, приоритетность которого сейчас признана и военными (в дальнейшем они, естественно, много сделали по этому направлению, ушли на значительные глубины, а затем вместе со страной все растеряли; но в 1966 году мы им попортили нервы). Эксперимент позволил испытать основные принципы технологии обеспечения работ в подводной лаборатории и получить исходные медико-физиологические данные о состоянии организма при сатурационном пребывании под повышенным давлением, открыл путь к более масштабным экспериментам. Среди проведенных в дальнейшем, в 1967–1970 годах, работ: погружение подводных домов лабораторий «Ихтиандр-67» с тремя помещениями в виде трехлучевой звезды, с двумя экипажами (экспозиция 7 дней) по 4 человека и женщинами-акванавтами; специализированный дом-лаборатория «Ихтиандр-68»; первые в СССР успешные испытания погружных бурильных установок для геологического исследования донных пород; испытания скафандра для многочасового автономного пребывания человека под водой с необходимыми системами жизнеобеспечения (в эксперименте «Ихтиандр-70» два легководолаза-испытателя провели под водой соответственно 26 и 38 часов). Реализация программы «Ихтиандр» осуществлялась экспедиционным методом в отпускной период за счет личных средств участников (от 70 до 150 членов экспедиций) при технической, организационной, научной помощи Минуглепрома Украины (Н. Худосовцев), предприятий и отраслевых институтов Донецка, научно-методической помощи специалистов ряда ведущих организаций Санкт-Петербурга и Москвы, а также при беспрецедентном внимании десятков изданий и практической помощи представителей прессы: П. Гамарник – «Социалистический Донбасс» (Донецк), М. Мамин – «Флаг Родины» (Севастополь) и др.
Эксперимент «Ихтиандр-66» стал первым звеном цепи подобных работ других гражданских организаций и коллективов СССР («Садко», «Черномор», «Спрут»), их своеобразным катализатором.
Я к этому времени уже был зрелым научным работником. В «Ихтиандре» выполнял функции научного руководителя. Удалось уйти от клубных методов и придать нашим делам стройный, логичный, научно обоснованный и методически обеспеченный характер. По результатам экспериментов «Ихтиандра» защищены две кандидатских диссертации (С. Гуляр и С. Сирота), а С. Гуляр стал доктором медицинских наук по подводной тематике. Известными специалистами в области здравоохранения стали А. Кардаш и П. Сахно.
Есть еще один аспект «Ихтиандра». Это было сообщество, которое, видимо, принадлежит к классу образований, относимых к утопическому социализму, причем более живому, чем, скажем, колонии Р. Оуэна. Была романтическая идея освоения океана. Возможность самоутверждения, самореализации. Чистые, прозрачные денежные отношения (взносы, гонорары за книги, выступления – в общественный «котел» и т. д.). Воспитание и обучение молодежи. Многие студенты Донецкого университета приобщились к научным исследованиям, мы научили их писать отчеты, статьи, выступать с докладами.
Были сложные моменты. Мы при всей общей и региональной патриотичности выпадали из идеологической схемы. На нас обратили пристальное внимание. Началось давление. Беседы, допросы, советы. Но, кажется, это еще более укрепило дух. Никто не испугался, никто никогда никого не предал, хотя, наверное, 18–20-летним студентам было непросто беседовать со следователем, да еще из МУРа.
Но, с другой стороны, общественный статус себя исчерпал. Мы искали возможности перехода на профессиональный уровень. Были у академика Б. Е. Патона, он сказал на Президиуме АН УССР, что мы сделали больше, чем иные институты. В 1968 году он должен был приехать к нам в экспедицию из санатория ЦК «Тессели» с группой влиятельных сопляжников, где они отдыхали. Был готов весь сценарий встречи, предложения для принятия решения. Но СССР ввел войска в ЧССР, и Патона как члена ЦК КПУ срочно вызвали в Киев. Было еще три попытки, но также неудачные».
Что можно сказать по поводу этой славной и грустной истории?
Они оказались ненужными государственной системе.
В 1967 году Юрий Николаевич перешел по конкурсу заведовать лабораторией в Институт горной механики и технической кибернетики имени М. М. Федорова, где, как он говорит, «получил свободу». В течение нескольких лет инициативно занимался робототехникой, потом «грянуло» постановление ЦК КПСС и Совмина СССР по робототехнике. Премьер Алексей Косыгин позвонил из больницы министру угольной промышленности Братченко и сказал: «Сколько можно убивать шахтеров, подключайтесь к программе по робототехнике».
Юрий Николаевич вспоминает: «Кинулись искать, кто что может в отрасли сказать по этому поводу. Вспомнили чудака из Донецка. Вызвали меня телеграммой из Крыма на расширенную коллегию Минуглепрома с приглашением руководства многих других ведомств. Детей из Крыма поехала забирать Галя, а я, обожженный солнцем, с взволнованным надвигающейся ответственностью директором на третьих полках плацкартного вагона отправился делать доклад. Получилось. Был создан отраслевой отдел в 50 человек, который уже формировал я сам. Были установлены творческие контакты с ведущими специалистами страны по робототехнике, в первую очередь с МВТУ им. Баумана. Внедрили несколько десятков роботизированных комплексов на заводах шахтной автоматики, уберегли руки десятков женщин-штамповщиц от травм, разработали научные основы шахтной робототехники (мало что устарело и сейчас), провели первые эксперименты, а потом появилось «новое мышление» с ударением на первом слоге, далее трое встретились в Беловежской пуще…»
Правда, опыт и знания Юрия Николаевича позднее пригодились при выполнении украинских и международных программ, связанных с преобразованием объекта «Укрытие» Чернобыльской атомной станции в экологически чистый объект, с захоронением радиационных отходов в геологических формациях, авант-проектом по извлечению топливосодержащих масс.
Работая в Славутиче в коллективе с зарубежными экспертами, он убедился, что наши специалисты по крайней мере не хуже, а в творческом плане, как правило, выше. Брат вспоминал курьезный случай, когда один иностранный эксперт представил к оплате свой проект, который Юра «разоблачил» как полностью позаимствованный из открытых источников в англоязычном Интернете.
Юрий Киклевич умер в 2009 году в Донецке в возрасте 75 лет.
Эти два близких мне человека были настоящими донецкими героями, честными, самоотверженными, принципиальными. Я многому у них научился.
