Умер Евгений Евтушенко.
Говорят: «С ним ушла эпоха…» и тому подобные банальности. Нет, эпоха ушла в 1991 году, и он содействовал ее уходу, хотя сразу же ощутил, что новому времени он не нужен.
Вот такой видимый парадокс.
На самом же деле никакой не парадокс. Вся поздняя советская литература была антисоветской. Или почти вся. Распутин с «деревещиками», Юрий Трифонов со своими «городскими повестями», Сергей Залыгин с сибирскими романами о Гражданской войне. И многие, многие.
Евгений Александрович когда-то сказал мне, что он из тех сибиряков, которые пропивали добытое золото в кабаках, а, к примеру, Залыгин, — из тех, кто стоял по ту сторону стойки.
Мы были поверхностно знакомы, но меня никогда не тянуло к нему.
Это был одинокий волк.
Он часто совершал бесшабашные поступки. Будучи, например, в Мексике, он узнал, что арестован местный поэт и, взяв бутылку водки, пробился в тюрьму к литературному собрату. Или публично протестовал в 1968 году против ввода войск Варшавского договора в Прагу. («Танки идут по Праге. Танки идут по правде»).
Он не мог не понимать, что со своим талантом и общественным темпераментом играет уникальную роль в советской в многослойной системе.
Поэмы «Казанский университет» о молодом Ленине, антиамериканская «Мама и нейтронная бомба» или беседа с Никсоном во время визита этого президента в СССР (для ее проведения поэт потребовал и добился получения квартиры в высотном доме на Котельнической набережной), или возможность прямого общения с Андроповым — все это свидетельства сотрудничества с властью и личного преуспеяния.
Именно поэтому Бродский терпеть не мог Евтушенко.
А поэт все же очень большой.
Вспоминаю «Хотят ли русские войны», «Идут белые снеги», любовную лирику… И мне почти нет дела до того, что в первоначальном варианте «Идут снеги» упоминался Ленин, а в исправленном — Ленин исчез.
Когда началась перестройка, он стал народным депутатом СССР и в своем желтом пиджаке провозгласил с трибуны съезда, что надо всем депутатам отказаться от привилегий, что он готов начать с себя.
Потом он стал руководить Союзом писателей СССР, своеобразным профсоюзом, который финансировался из государственного бюджета и являлся очевидной «советской привилегией». Союз писателей вскоре распался, привилегии исчезли, культурная среда рассыпалась.
Думаю, Евтушенко пережил страшную моральную травму. Отъезд в эмиграцию тому подтверждение.
Страна поэтов и читателей, страна романтиков и первопроходцев, страна поющей молодежи, страна поэта Евтушенко — ушла в историю.
Он не был ни мучеником, ни борцом за идею, ни героем. Более того, однажды он почти с преступной самовлюбленностью разрушил жизнь маленькой девочки, писавшей стихи. Это была двенадцатилетняя Ника Турбина, книжку которой Евтушенко «пробил» в издательстве «Молодая гвардия», где я тогда работал. Я возражал против издания, говорил, что ранняя слава разрушит психологию ребенка. Но Евгений Александрович всем своим весом надавил на руководство издательства, которое не захотело быть обвиненным в «застойности».
Книжку напечатали, он несколько раз появлялся на публике с открытым им юным дарованием. Потом праздник кончился. Девочка выросла, стала никому не нужной и не захотела жить.
Правильно ли я делаю, что вместо дежурного некролога пишу об этих вещах?
Не знаю.
Мне действительно горько, что «Евтуха» (так его звали в писательской среде) больше нет.
Нет этого яркого советского человека, жизнелюбивого, дерзкого, талантливого, нацеленного на диалог с миром.
Российские руководители выразили соболезнования «семье и близким». Так положено.
Но что они думают о состоянии современной русской литературы, жива ли она, жив ли новый поэт, который скажет людям ожидаемое слово?
Это неведомо.
Материал опубликован Святославом Рыбасом в ЖЖ 2 апреля 2017 года
