История жизни и смерти добровольца из России
Мы могли с ним видеться, и виделись наверняка, потому что в одно и то же время пересекали границу. Вместе стояли в ночи на просеке возле нескольких грузовиков под звездопадом. Ночь метеоритного дождя. Вокруг зловеще хрустел ветками лес, кто-то сказал: «Нас окружают»; кто-то успокоил: «Здесь зверей много»; кто-то перебил: «Я слышал рации, садимся, тишина!». Темные фигуры, одновременно замолчав, опускались в темную траву на темную землю, и, возможно, рядом со мной тогда сидел он.
Может быть, он был в том же кузове – степь, красное солнце, леденящий ветер с пылью, мы ухнули в ров Коломойского, и в этот момент казак в папахе спросил меня: «Ну че, Москва, боисся?». А отозвался парень в углу, весело и зло чеканя на подскоках: «А нас, Москвы, здесь много!»
Или когда прыгали из КамАЗа под вертолетом, рокочущим в смутном рассветном небе, и расползались по траве, это он залег рядом – молодые зеленые глаза в прорезях маски.
Так и было.
Только я был свидетелем, а они – обреченными сражаться.
…В Донецке загрохотали взрывы. Вечером, когда погибших стало больше сотни, в штабе в полумгле, ожидая авиаудара, ополченцы стояли у стен и сидели на полу. К окнам не подходили. Я все пытался для чего-то загрузить Интернет в телефоне, но Сеть глючило, и вдруг прорвалось сообщение из Facebook: «Сергей, нас знакомила Лиза Сенчина. Я ищу мужа, Илью Качая. Он был сегодня в аэропорту. Не знаешь, что с ним?».
Не знал, не успел ответить, надо было выходить, а спустя минуту за порогом штаба во мраке наступил на тело, большой змеей странно оплетавшее у корней дерево: посветил телефоном – пиджак, ботинки, седая голова. Дальше бег через двор пятиэтажки – на крыше снайпер.
Я написал через сутки: «Нашелся?»
Ответила сразу: «Илья убит». И вот я в Москве, в районе Маяковки, в квартире у Ильи Качая, где разбросаны его вещи, книги, где все так непринужденно и веско говорит о хозяине, но есть только вдова Лена.
Они были вместе два года. Познакомила их на Пушкинской все та же Лиза Сенчина, поэтесса и жена писателя, на какой-то акции. Лена – выпускница Литинститута, Илья – выпускник Института телевидения и радиовещания.
– Он был ослепительным. Я боялась иногда на него смотреть. Такой красавец, такой сильный. Его было всегда слишком… Его всегда было чересчур… Понимаешь, нет? – Лена листает фотоальбом. – Надо было его знать! Я спрашивала: как ты такой получился?
А он смеялся:
– Русский человек – загадка.
Родился в 1977-м. Простая семья: отец шофер, мама повар.
– Все детство занимался фехтованием в секции. Саблист. Говорил: благородный вид спорта. Пошел в армию. Попал в часть, где одни эти… – она называет цвет, – и там его избивали, наверно, поэтому он стал очень за русских…
Потом был институт, выучился на продюсера. Устроился работать в нефтегазовую компанию, но ушел.
– Сам ушел. Брат его там работает, обратно звал. Илья говорил: «Противно, не те люди».
Потом стал работать в издательстве (на комоде стопка выпущенных книг патриотических литераторов: Александр Сегень, Юрий Козлов), накопил денег, продал бабушкину квартиру и купил эту.
– Он говорил о себе: «Я быдло с Тверской». Шутил так. Он был очень начитанным. И чутким. Все чувствовал невероятно.
Женитьба. Развод. («Не сошлись характерами. Ужасно переживал».) Сын по имени Тим, уже 7 лет. («Греческое имя. Илья так придумал. Он с ним все время виделся, к себе забирал, оба, как братья, резвились, ржали…») Холодильник заклеен детскими рисунками. Много путешествовал: Европа, Индия. В середине нулевых год прожил в Америке, в Калифорнии, и даже женился на американке, но потом разошлись. («Искал себя. Крестился только в двадцать лет».) На полках книги по истории и философии, Достоевский в разных обложках, прямо мне в руки выпадает брошюра «Мученики нашего времени».
– На митинги он ходил?
– Ну, иногда… На русские.
Последнее место работы Ильи Качая – Славянский фонд письменности и культуры.
– Когда началось, все время читал Интернет, смотрел новости… Хотел в Крым ехать. Одессу не давал мне смотреть. Говорил: это невозможно смотреть, не смотри. Он места себе не находил. Говорил: добровольцы нужны, чтоб наши, чтоб свои не погибали. Там же все за Россию. А мы их что, сдадим? В Приднестровье вон сколько добровольцев ехало…
Весной умер его отец, через неделю умер отец Лены. В середине мая она поехала к родным в Пензу на сороковины, созвонились с Ильей по скайпу.
– А он мне говорит: «Лен, гляди, кто у меня!» А у него Саня. Я смотрю на них, и прямо тогда меня мысль пронзила: какие же они хорошие, светлые! Как два ангела! Они не сказали, что затеяли, а они тогда-то и сговорились, но если обратно откручивать, то, мне кажется, я все почувствовала тогда… Саня его позвал. Саня был его давним и самым близким другом, и он вышел на организацию добровольцев. Жил в Раменском. Моложе его. Они историей увлекались, обсуждали постоянно даты и события сражений, верили, что народ русский оживет.
Оба не пили. Готовились к испытаниям. Я думала: ну что за ребячество – зимой в минус двадцать могли в лес забрести, проверяли себя на выживание, в консервной банке чай разогревали… Илья перед Донецком Сане свои ботинки отдал, он всегда был рядом с другом, я потом по этим ботинкам Саню опознала. А Илью опознала по татуировке – на правой груди голубь мира. И по рыжей бороде. У него рыжая борода была и зеленые глаза. Они никому не сказали, куда едут. Только приехали – и погибли. Никогда нигде не воевали. Они знали, зачем едут. А что мы знаем? Стоим на одном берегу и смотрим, как на другом каждый день погибают люди. Илья мне позвонил перед смертью. С крыши аэропорта. Потом я узнала, что с крыши. Мобильник был не его.
– Привет, я на Д.
– Где?
– На Д, – и молчит. – Мне нельзя здесь много разговаривать, – и снова молчит.
– Что ты молчишь?
– Смотри про нас в новостях.
Потом, когда я звонила, телефон был уже недоступен. Наконец дозвонилась. Человек незнакомый:
– Илья, Саша? – замялся. – Разбудить не могу. Устали ребята, спят…
В следующий раз звоню: – Со мной Илья говорил с этого телефона. Где он?
Голос горький, резкий:
– Он с нами не пошел.
– Что?
– Он с нами не пошел.
Как будто мир мертвых переплелся с миром живых. Понимаешь? И живые говорят так непонятно… Ну, как будто тени в вещем сне…
Я часами просматривала лица убитых, выложенные в специальной группе «ВКонтакте». Саша там был, Ильи не нашла, смотрела на эти лица, юные и не юные, обезображенные пулями, мукой, ужасом или нетронутые и тихие, как у спящих. Тридцать шесть человек. И вспоминала его фразу: «Смотри про нас в новостях». Смотрела и молилась. А в комментариях все время писали: «Дохлая вата», «Понаехали бандиты, так им и надо», – ну и все, что сейчас обычно пишут.
Потом мне человек по имени Юрий очень помог: он в донецком морге при больнице имени Калинина опознавал ребят и был на связи. «Даю вам слово мужчины». И сдержал – перевез тела через границу.
Лена пьет чай, показывает альбом: хохочущий солнечнобородый Илья тискает хохочущего сына.
Илья Качай: огнестрельные ранения ног, головы, сердца, осколочные, ожоги. Александр по фамилии Цыган раненым был добит в грузовике. Возле аэропорта. Погибли и другие москвичи, которые были с ними. Как сообщили Лене, восемь из десяти в группе. Ей неизвестны их имена.
Матери о гибели сына сказать она не решалась почти до самых похорон. Сын Тим ничего пока не знает, от него скрывают. У вдовы Александра полтора месяца беременности. Будет сохранять.
Сергей Шаргунов
http://rusrep.ru/article/2014/06/19/on-pogib-v-boyu-za-donetsk/
